В этом году НГ оказался настолько бурным, что отошла от его событий я, кажется, только сейчас.
Я подумала - и уже в который раз подумала! - "Эй!... Светящиеся рыбки! Надо приводить себя в порядок."
Но для такого лентяя как я это так сложно. А новый год еще длится, он всегда длится ровно до того момента, когда убирают елку. Потом - уже совсем не то.
У нас стоит елка. Но не только она.
Лет тринадцать назад мой дедушка, который возил детские группы чернобыльцев в Германию, Австрию и Швейцарию (как вы понимаете, это было ну оооочень круто) привез мне к новому году набор картонных домиков с цифрами - от одного до 24. Буржуйские такие домики были, ни у кого больше я таких не видела. Этими домиками отсчитывались дни до Рождества - с первого декабря и до самого Сочельника. Они все были плоские, но собирались, как оригами-полуфабрикат, просто и быстро, и выставлялись на специальную картонку с серыми квадратными фундаментами в тех местах, где, предполагается, эти домики должны были находится. И к Рождеству на картонке вырастал целый картонный город, будто туристы, съезжающиеся к святым местам, но настоящий город, не палаточный лагерь - и лавка молочника, и полиция, и дом пожарных, и рыбная лавка, и школа, и что-то вроде цирка... Цифра 1 - на церкви. Никогда не нужна она городу, кроме как в Рождество - тонко намекнули детям.
Ну а у меня нет Рождества в 25-е. И я каждый год по-новому отсчитываю от 31 числа 24 раза, и постоянно забываю какой-нибудь день, и пересчитываю, иногда выставляю по нескольку домиков - приходится постоянно сверяться с календарем. Кажется, зачем тогда вообще расставлять их - глупо ведь.
А все равно как в детстве.
Я раньше даже порожки подписывала - где какой домик должен стоять. И не убираю их еще долго после Нового Года.
А самый кайф - когда они стоят на столе-подоконнике и ты случайно смотришь мимо них в окно; и на секунду - ту самую редкую, что кажется долгой вечностью, потому что была секунда, только секунда, а переживаний на целую жизнь - в эту секунду исчезают звуки, и снег за окном становится смыслом, и даже желтоватый свет фонаря кажется естественным, и снег этот вступает в комнату, кружит у люстры, забивается в клавиатуру, запорашивает картонный город, опускаясь в игривом вальсе на крыши и тротуары, на единственную дорогу и лампы над дверями. И город оживает. Он все еще картонный, но в этой долгой тишине, в этой случайной секунде, не более, больше ему не позволено, он оживает. Будто его собирали для жизни. для того мгновения перехода, когда гремит в ушах молчание курантов. Для безвременья.
А потом домики разбирают, один за другим, внимательно по порядку, чтобы в следующем году собирать снова.
Ну чем не Дао, а.